Н. Пластов "О Андрее Макарове"

      Во времена теперь уже давние, году, вероятно, в сорок девятом или пятидесятом, писали мы по весне этюды где-то в окрестностях Хотькова. Снег только что сошел, день был несолнечный, высокое светлое небо повторялось в круглом лесном озерце. Перелески, сквозистые, с остатками потемневших снегов, с робкой просинью реденьких цветов, опрокинуто гляделись в задумчивую тишину воды.
     Все трое, Андрей Макаров, Ефрем Зверьков и я, помнится, вполне бездумно воспринимали окружающую благодать: весен впереди было – не окинуть взглядом…
    Каждый из нас выбрал по совершенно случайному мотиву и бесхитростно списывал его, наивно надеясь унести с собой доподлинное свидетельство весны.
     Почти сорок лет прошло, и уж не отыскать, конечно, в пыльных завалах мастерской те беспомощные наши этюдики, а день тот, его светлая тишина, высокое небо живы для меня и сейчас. Вспомню этот день, вспомнится и Андрей, прекрасное в своей молодой мужественности лицо, смеющиеся глаза. Придет на память Андрей – и вот он – вешний далекий день, легкое небо, прозрачный лесок, обступивший задумчивое озерцо.
     И не случайной мне видится избирательность памяти, и сейчас еще соединяющая для меня тот давний день и живой образ товарища: жило в его душе, присутствовало в облике что-то от раздумчивой ясности озера, от высоты и медлительного движения неба.
     И творчество его – тут ведь не обманешь – в согласии с той прямотой и честностью его натуры, с той нравственной добротностью, какими был отмечен жизненный путь. Неожиданным было видеть в солдате, не раз беспощадно помеченном войной, это незамутненное восприятие мира.
     Горожанин, он почти не писал, насколько я знаю, городских мотивов. Поэзия Северного края, тверских, владимирских, и ярославских сел неудержимо влекла его из Москвы, из замкнутых и шумных ее пространств.
     Мир его полотен – плесы холодных рек, потемневшие избы, шум старых берез в просторном небе – был прост и начисто лишен фальшивой фразы. Зато и правде жилось легко и привольно на его холстах. И сам живописный язык его, лаконичный, пренебрегающий соблазнами доступных эффектов, широкое, свободное письмо, скупая и строгая гамма красок были под стать этой правде. Ему выпала счастливая доля писать то, что он знал и любил. Сердце его отзывалось на ветер воли, и печальные клики журавлиной стаи доныне слышатся мне в суровых просторах его России.

Н. Пластов.
Андрей Макаров. 1928 – 1987 гг. Живопись. Каталог выставки.
Москва. Советский художник. 1989 г.