Михаил Лазарев. «Кинетические Объекты» Леонида Петрушина

Леонид Петрушин - мастер портрета и вообще реалистического рисования - представил на этот раз зрителю свой цикл «Кинетические объекты». Разносторонность творческих интересов художника следует, видимо, искать не только в его натуре, но и в фундаментальном образовании плакатиста, профессии, подразумевающей универсальное видение мира, воплощение которого основано преимущественно на знаке и символе.

Кинетические объекты Петрушина, отчасти ассоциируясь с начертательной геометрией, представляют тем самым крайний край геометрической абстракции. Если учесть, что символ подразумевает выражение каких-то общих понятий, а знак - единичных смыслов, то объекты

Петрушина - это остроумно выверенная и построенная знаковая система. Конструкции многих из этих знаков картин, несмотря на их демонстративный минимализм, приближаются, пожалуй, к образному решению конкретных понятий или явлений.

Это свойство кинетических объектов Петрушина «оправдывает» условность их изначального именования: само слово кинетика в греческом первоисточнике означает «приводящий в движение», а кинетическое искусство - искусство движущихся объектов. То есть Петрушин показывает нам не движение, а метафору движения, и в этом, по правде говоря, парадоксальном соединении взаимно исключающих начал - движения и покоя - как раз и заключается «изюминка», остроумие и острота замысла художника.

Конечно, стремление выразить движение на картинной плоскости или в скульптуре имеет древнее происхождение, как, например, изображение танца. Но, в нашем случае, мы имеем дело с показом движения современным пластическим языком, почти впрямую перекликающимся с понятиями современной науки. И что особенно важно, кинетические объекты Петрушина воспроизводят не только эквивалент физического движения, но и выражают некую идею движения человеческой мысли в реальном и метафизическом пространствах (наиболее показательный пример - «Анфилада», 1991 г. Кстати, какие-то элементы объектов Петрушина, что и не входило в его замысел, своей архитектоникой перекликаются с метафизической живописью Де Кирико с её особо условным обозначением реальных предметов и привычных жизненных связей).

Постигая объекты Леонида Петрушина, интересно следовать за прихотливыми изысками изобретательного ума художника. Пониманию их способствуют концептуально неразрывно принадлежащие им названия (это не то, что в каком-нибудь пейзаже, где и без подписи понятно, что это берёзки), словно ключики, приоткрывающие, но не открывающие их подлинное значение. Далее следует игра ума зрителя, хотя, как известно, ни одно произведение искусства не может быть им постигнуто до конца, да это и не обязательно; ходы мыслей творца и реципиента на каком-то этапе могут и разойтись.

Часть представленных объектов более близка к «реальности» («Метро», 1991 г.; «Диафрагма», 1996 г.; «Окно», 1995 г. и ряд других композиций). Иные наделены определёнными архетипическими свойствами, уводящими в «святую святых» художника - сферу подсознательного. Кроме того, композиции Петрушина построены по типовому принципу, напоминающему ортогональную проекцию. Объект обозначен на плоскости в четырёх измерениях: один «основной» вид и три, помельче, как бы «разъясняющих» и «дополняющих» смысл «основного», если бы можно было впрямую прочитать его смысл.

Как там сказано у А.С. Пушкина насчёт парадокса? Конечно, в данном случае о гениальности мы речь не ведём, но именно на парадоксе построен цикл Леонида Петрушина.

Михаил Лазарев