Валерия Олюнина «Улисс наоборот и мир, покоящийся на бегемоте»

Красота античная -  естественная, воспринятая, и  самодеятельно порождённая, порой обретающая тяжеловесную земную поступь, в своем единстве и борьбе были представлены в живописи Дмитрия Иконникова и скульптурных работах Михаила Дронова в проекте «Диалоги» в галерее «На Чистых прудах».

 Дмитрий Иконников, по слухам, уже давно  стал «Улиссом наоборот», он и в самом деле очень любит путешествовать,  - и вот снова уплыл от своей повседневной Пенелопы на остров Крит. Его архаика проступает на полотнах так зримо, что видны  даже косые скулы Эгейского моря. Авторская техника мастера позволяет встроить  в ново-древнюю реальность и  скелеты рыб, эдакими артефактами, мол, плавали, знаем... Нервная пунктуация - чёрный штрих, секущий тела островитянок, очень уж похожих на томных «звёзд» немого кино, - как  на истёртых киноплёнках. Так же играет шипящая рябь, картинка начинает двигаться...Любимый мотив - двое на берегу. Красавица и чудовище - вакханка, в  которой подкупает целомудрие,  и уже одомашненный нерогатый пан. На этой выставке начинаешь думать, что древнегреческая эстетика дорога нам  прежде всего ослепляющей белизной. Все здесь сходится с мыслью  Фридриха Шлегеля, высказанной в статье об античной поэзии:  «Красота в большей мере дана, чем создана». Шлегель во многом подразумевал, конечно, красоту человеческого тела. Наверное, тело Афродиты органично перетекло  много позже божественной белизной  в греческие церкви - краснофигурное, чёрнофигурное словно ушло с битыми черепками  в землю, а вот белила и свечение остались.

Скульптурный ряд Михаила Дронова вносил в экспозицию земное грузило - недаром был помещен в  центре выставки. Его мир как будто покоится на собственном бронзовом бегемоте.  Дроновская девочка на шаре с другим шаром-мячиком  в руках  - фигура более  устойчивая, в  том числе и морально,  чем лежащие на земле нимфы.  Эфемерным видениям Иконникова, пожалуй,  не помешает такое заземление. Ведь сам живописец  не обременяет себя долгосрочными  обязательствами перед лежащими на берегу  жрицами любви. Это только в крито-микенском искусстве мужчины  - ведомые персонажи,  а нашему художнику  уже приветливо помахали рукой дамы на балконе, а потом пора заскочить   к приятелям в московский Парк культуры и отдыха, а там уже и неподалёку  и парижское кафе... «Парижиком» назвала город влюбленных какая-то посетительница выставки. Это Париж надо увидеть и умереть, а в Парижике задержаться можно так, на выходные, чтобы потом занырнуть в любимую солнечную Адриатику.    

Перемешать бы  героев Иконникова - хороши бы были  за одной чакушкой брутального вида два выпивохи - волосатый,  уже в изрядном подпитии всё тот же «пан», чем-то похожий на боксёра Валуева,  и прототип Венички: в чёрных круглых очках он так же незряч, как циклоп.  Когда добьют  последний Стакан Вина, но уже на Крыше Мира (см. одноименную картину), если не свалятся, пойдут шататься по кносскому лабиринту или  полезут  на колесо обозрения.  Всё равно  на утро состояние будет примерно, как у  бронзового «мыслителя», в отчаянии обхватившего  вчерашнюю умную голову,  - в  юморе Дронову не откажешь....

Когда Иконников  выпадает из «золотого века», перед нами   по реке времени проплывает призрачным метафизическим кораблём швейная машинка. Тут и паромшик Дронова хорошо смотрится по соседству... Ниточки, стежки...Всё так тонко и  невечно...Кусочки из прабабушкиного комода  обретают вторую, третью жизнь в  коллаже «Печворк. Ретро», а  в «Фотографии на память» иконниковское время уже стекает вязкой, липкой  грунтовкой холста.

Диалоги во времени и пространстве - излюбленная форма московских инсталляций. Чем меньше внешнего сходства у  «сталкиваемых» натур, тем больше хочется найти универсальный довавилонский язык. Хорошо бы Улиссу поплыть на Крит на бегемоте....

 

Валерия Олюнина