Кацура Александр Васильевич

 

Кацура Александр Васильевич - родился в Москве 27 мая 1941 года.

писатель, поэт, художник, доктор философии, академик РЭА  (Российской экологической академии).

В 1964 окончил физический факультет МГУ.

1964-1968 - ассистент кафедры физики РУДН им. Патриса Лумумбы;

1968-1970 - старший инженер института «Электроника»;

1970-1980 - младший научный сотрудник Института философии АН СССР;

1980-1990 - старший научный сотрудник Института системного анализа РАН;

1990-1991 - редактор издательства «Текст»;

1992-1999 - главный редактор издательства «Серебряный бор»;

2007-2017 - участник программы «Культурная революция» на ТВ канале «Культура»;

2011-2014 - автор и ведущий программы «русский след на радио «Голос России»;

Член Союза российских писателей;

Член Международного Художественного фонда;

В настоящее время свободный мыслитель, писатель, поэт, художник.

Кандидатская диссертация: «Философские вопросы экологического прогнозирования» (1974).

Научные интересы: философская антропология, проблема личности, философия творчества, философия глобальных проблем.

Книги (научные)

2015 Планетарное человечество. На краю пропасти.

2018 Полёт над бездной. Глубина человеческого «Я».

Романы

1984 Завещание беглеца // Соавтор: Валерий Генкин

1991 Похищение // Соавтор: Валерий Генкин

2006 Волшебная реликвия // Соавтор: Михаил Костин

2007 Наброски к теории чудес

2011 Гитлин и Сталер // Соавтор: Игорь Гришин

2020 Фантомный бес

2021 Отсвет

2021 Овраги, т. 1

Повести

1984 Лекарство для Люс // Соавтор: Валерий Генкин

         Сшит колпак (сетевая публикация) // Соавтор: Валерий Генкин

Рассказы

1981 Мир прекрасен

1984 Очень важные игры // Соавтор: Валерий Генкин

1982 Водолей и весы// Соавтор: Валерий Генкин

1984 Уравнение без неизвестных // Соавтор: Валерий Генкин

1985 Мы вам докажем, что вас нет // Соавтор: Валерий Генкин

1986 Идущие навстречу // Соавтор: Валерий Генкин

1986 Поломка в пути // Соавтор: Валерий Генкин

1987 Торшер для лаборанта
(=Дятлы-рояли) (под псевдонимом Авдей Каргин) // Соавтор: Валерий Генкин

1990 Побочный эффект // Соавтор: Валерий Генкин

1991 Окна // Соавтор: Валерий Генкин

1991 Победитель // Соавтор: Валерий Генкин

2009 Сеть // Соавтор: Валерий Генкин

2010 Историк // Соавтор: Валерий Генкин

Поэзия

1991 Крестьянский вопрос

2002 Квадрат

2007 Со мной одно и то ж - я опоздал...

Статьи

1985 Мистические культы

1991 Горькая свобода выбора или к истории российских дуэлей

1994 Чем занять имперского человека

1996 Три Иосифа

1997 Великое царство погибнет. О предсказаниях

1997 Вина философии в закате культуры

1997 Заговор махистов

1997 И котлован, и космос

1997 Племя кочевое и крылатое. Есть ли будущее у интеллигенции России?

1997 Рифмы Высоцкого

1997 Соль, топор и пространство

1998 Алхимик нашего времени. О Джордже Соросе

1999 Эйнштейн, антропный принцип и Господь Бог

2001 Проблема личности и новый экзистенциализм

2003 Звезды смотрят вниз. О парадоксах демократии и инстинкте толпы

2003 Очистим Россию надолго

2003 Пусть сильнее грянет буря. О Йозефе Геббельсе и Тотальной войне

2003 Триумф подчеловеков. О шахидах

2004 Подчеловек: новый вид террориста

2004 Философия лицом к мировым проблемам. ХХI всемирный

         философский Конгресс

2005 Отечественные Университеты: название и суть (о роли и значении подлинных университетов) // Соавтор: А.Н.Чумаков

2005 Человек любящий

2006 Проблема современного терроризма

2008 Всемирная отзывчивость, или русский путь к глобализму

Эссе

2006 Гойя испанский, Гойя русский, Гойя всемирный

Прочие произведения

1975 Вопросы экологического прогнозирования

1980 Фундаментальное знание и законы экологии

1981 Ценностные мотивы в экологической проблематике

1982 Философско-гносеологические аспекты системного моделирования

1983 Методологические особенности прогностического моделирования

1984 Микропроцессорная революция - стык технических и социокультурных проблем

1986 Научное познание и системные закономерности

1986 Развитие и информация: системность взаимоотношений

1989 Экологические перспективы человечества

1998 Бегство в свободу. На пути к открытому обществу

1999 Поединок чести. Дуэль в истории России (=Дуэль в истории России)

2000 В погоне за белым листом. Философско-литературоведческое эссе о проблемах творческой личности (книга награждена Дипломом «Международного Сократовского фестиваля», 2001)

2005 Экологический вызов: выживет ли человечество// Соавтор: Зураб Отарашвили

 

 

АВТОБИОГРАФИЯ

Я родился в 1941 году, за три недели до войны в Москве, в Зарядье, на Варварке, в трехстах шагах от Кремля. Первые два с половиной года жизни провел в эвакуации, в глухом башкирском селе.  К концу войны мы вернулись на Варварку. Я помню черные шторы на окнах (их спускали при налетах вражеской авиации), помню салют победы, поток танков, ползущих с Красной площади по нашей улице, а также непрерывный, ноющий, как зубная боль, голод второй половины 40-х.

Я был младшим школьником, когда умер Сталин. Как сейчас вижу эту эпохальную смерть, перевернувшую жизнь страны, да, видимо, и всего мира. Детскими, еще не очень понимающими глазами я видел тяжкую атмосферу метафизического страха, сгибающую людей в последние годы жизни тирана. Я видел, как арестовывали и увозили людей. Кто жил тогда, никогда этого не забудет. Говорю об этом потому, что эти впечатления, эти наблюдения очень многое определили в моей жизни.

Юношеское увлечение математикой привело меня на Физический факультет МГУ. Но когда меня попытались запихнуть в «почтовый ящик», где, используя новейшие технологии в области электронной оптики, я должен был разрабатывать оружие для режима, который я уже тогда откровенно презирал, я сбежал из «ящика», занявшись сравнительно вольными вещами - философией науки, теоретической экологией и, по мере сил, литературой. Для физика-расстриги естественнее всего было заняться научной фантастикой. С этого я и начал, поскольку это был тогда самый неподцензурный жанр. Хотя для себя писал стихи, загадочно-туманные рассказы и пьесы в стиле театра абсурда. Публиковать все это тогда было невозможно. Попутно я увлекался живописью (разрабатывая собственный домашний стиль кубизма, абстракционизма и символизма), участвовал в ряде неформальных выставок 60-х и 70-х. Ныне несколько моих работ случайно проникли в Интернет, их можно увидеть на сайте «Философской пинакотеки».

Кстати сказать, живопись до конца я так и не бросил, в последнее время меня иногда приглашают на коллективные выставки в Дом художника, в московское отделение Международного Художественного фонда, в небольшие московские галереи, и я даже подумываю о персональной выставке через год-другой. Но это к слову.

Занятия философией в 70-е я осуществлял в Институте философии на Волхонке, где царила нестандартная и весьма любопытная атмосфера: сосуществовали относительная творческая свобода на одном краю длинного коридора (Эвальд Ильенков, Лев Баженов, Мераб Мамардашвили, Александр Зиновьев) и мрачная традиция казарменного коммунизма на другом (гонитель генетики и свободного слова сталинист  М.Б. Митин и целая свора стукачей). Выглядело это странное соседство и грустно, и комично. 80-е годы я провел в Институте системных исследований (ныне - системного анализа), где и застал перестройку. В этом заведении тоже встречались интересные личности - нобелевский лауреат экономист Леонид Канторович, экономист Станислав Шаталин (прозванный прорабом Перестройки), математик Андрей Пионтковский, академик-философ Иван Фролов, завлаб экономист Егор Гайдар, младший научный сотрудник Никита Хрущев-внук и даже Марта Лаврентьевна Берия, негласно опекаемая директором института Джерменом Гвишиани, зятем Косыгина. Позже в трудах нашего «патриота-евразийца» Дугина я прочитал, что Институт системных исследований был якобы организован ЦРУ для развала СССР. Так что, считайте, по Дугину, - я причастен к сему жуткому процессу. Впрочем, о моем отношении к режиму можно было догадаться по ряду скромных сочинений из фантастики, особенно, по роману «Похищение», который издательство в аннотации определило как книгу, исследующую корни тоталитаризма (роман был написан в советские годы совместно с другом детства Валерием Генкиным, но издан лишь в 91-м, вскоре после путча ГКЧП). Кстати сказать, тоталитарные режимы я исследовал не только в художественных образах, но и средствами политологии (см. мои статьи «Тоталитаризм», «Фашизм» и другие в однотомной энциклопедии «Глобалистика», которая была объявлена в России книгой года в 2003 году; статьи эти можно найти и в Интернете).

Каким был я раздвоенным, таким и остался - одной рукой пишу стихи и прозу, другой - философические статейки и эссеистику, а еще размазываю масло по картонам и холстам. Но нет человека, который не мечтал бы преодолеть шизофрению.

Я состою членом Союза российских писателей, а также членом Международного Художественного фонда.

В цифрах мои результаты выглядят так: более 200 научных работ; 20 книг (проза, эссе, стихи, научно-популярные издания), десятки рассказов в журналах, добрая сотня публицистических статей в газетах и журналах, более 300 изобразительных работ (живопись и графика), многие из них в частных собраниях, к том числе за рубежом.

Художники и математики (окромя прирученных, придворных) всегда относились к властям с недоверием. Вполне понятно, что нынешний режим в России мне тоже не слишком нравится. Поэтому, скромно продолжая свои штудии, с надеждой будем всматриваться в разворачивающийся на наших глазах 21 век.

Александр Кацура

 

Приглашение на казнь   Картины серии >>>

 

«На проникновение Вселенной внутрь тела тело отвечает болью», писала философ Ханна Арендт в известной работе «Банальность зла». Страдания, смерть, насилия, войны, казни, пытки, ложь, предательство, муки, учинённые одними двуногими другим - люди сталкивались с этим почти всегда. Природа зла интересовала философию на протяжении тысяч лет. Но внятный ответ найден так и не был. Мы лучше понимаем зло не на уровне теоретического осмысления, но скорее с помощью образного восприятия всего того, что происходит с нами и вокруг нас, а это безусловно является компетенцией искусства.  Гуманистические проекты последних столетий устранить зло из человеческой жизни не сумели, они лишь более или менее успешно маскировали его. Искусство же, нацеленное на правду жизни, подобные маски нередко срывало.

Я по своему темпераменту и психологии темой зла интересовался мало. Но целиком пройти мимо всё же не мог. Однако не в живописи, где почти всё - свет, но скорее в графике, в рисунке, где очевидно противостояние чёрного и белого, где остаётся место для иронии, сарказма или даже гнева. Для этой выставки я выбрал несколько небольших рисунков из накопившегося за последние лет пятнадцать. Кое-где можно увидеть стилистический отзвук от Гойи или Пикассо. Гойя особенно поражает. Блестящий, полный жизни живописец, обласканный королями, не смог пройти мимо страдания и боли в знаменитых своих «Капричос» и особенно в «Бедствиях войны».  Другой испанец, Пикассо, спустя почти два столетия, оказался в этом ему созвучен. Заодно замечу, что я давно заметил сходство между испанской и русской ментальностью (достаточно вспомнить, что жестокие гражданские войны ХХ века прошли как раз в Испании и России). Русское искусство тоже не избегало темы зла, но, разумеется, по-своему. Однако тайное сходство ощущалось. Я особенно почувствовал это, когда по внезапному наитию приступил к работе над серией вымышленных образов и сцен «Дон Кихот в России».

 

Сумерки сознания >>>

Когда мы в минуты задумчивости совершаем путешествие по собственному сознанию, то нередко спускаемся по его ступеням и слоям всё ниже и ниже. Рано или поздно мы попадаем в таинственную область бессознательного, поначалу в тот пограничный слой, который принято называть подсознанием. Впрочем, подобное с нами случается каждый день, когда мы погружаемся в ночной сон. Наука давно интересовалась сном, но и по сию пору знает о нём не так уж много. Но в любом случае понятно, что это не просто отдых и забытьё, не просто сумеречное состояние, напротив, это мир, полный событий и переживаний. То же и с подсознанием. Там всё кипит. Но там, где наука объяснить и высказаться почти бессильна, там дерзко властвует искусство. Оно в высказываниях смелее. Интуитивно художники (поэты, музыканты) понимали это всегда, но особенно громко об этом заговорили во времена рождения сюрреализма (который поначалу трактовали узко - как жестокое искажение реальности, рваные или змеями ползущие линии, разорванные фигуры и расползающиеся глаза, странные, пугающие, несовместимые предметы, ужас обморока, кошмар навязчивого сна...) Тёмные образы подсознания хлынули на холсты, бумагу, на поэтические страницы... В изобразительном искусстве пошатнулся, а где-то и вообще рухнул, так уютно обжитый трёхмерный мир. Покатилась в овраги классическая линейная перспектива и многое прочее. Теоретическая физика огласила, что мир на самом деле имеет одиннадцать измерений, просто большинство из них находятся в свёрнутом состоянии. Мир человека был потрясён и внешне, и внутренне. Тени и зазеркалье всё более властно отвоёвывали себе пространство - в поэзии, в музыке, в живописи и рисунке. Но, поскольку история ритмична, кое-где наметился и возврат к более ясным и понятным формам, порою просто к хорошо освоенной классике. Но к концу ушедшего века это была не столько борьба и склока, сколько взаимное обогащение.

Для этой выставки я отобрал несколько рисунков, где отзвуки этой тихой склоки и доброжелательного союза так или иначе заметны.

 

Приглашение на жизнь >>>

Что может быть красивее обнажённого женского тела? В его, разумеется, идеале. Художники, начиная с ранних итальянцев, были захвачены этой идеей, буквально, опьянены ею. Тут с очевидной гармонией сочетались красота, любовь и целомудрие. Любовь мыслилась в высоких её категориях. Эстетические каноны зрелого католицизма этому не препятствовали. Итог получался звучным, высоким, свободным. Однако и сопротивление ползло по векам. В странах отсталых и тёмных изображение наготы объявлялось грехом.  В обществе советском на Венеру Джорджоне хотели надеть трусы. Дикари. При этом лицемеры, ибо внутри, в душе, были грязнее антрацитной лужи. Но европейская художественная мысль неслась дальше. Красивый миф об Адаме и Еве (косвенно подтверждённый современной генетикой), яблоко соблазна, встречи, объятья... Расставания и снова встречи. Краткие свидания, бывает, что и на границе миров.

Зигмунд Фрейд, показавший жизнь как вечную борьбу Эроса и Танатоса, лукаво умолчал, что сам он верит в итоговую победу первого. Но это не ускользнуло от взора Альберта Эйнштейна, влюблённого в творчество Фреда и в его мысли. Вот что он на писал отцу психоанализа в одном из писем: «Дорогой профессор Фрейд! Я восхищён тем, что стремление к истине победило в Вас все прочие стремления. Вы с неопровержимой ясностью показали, как тесно инстинкты борьбы и разрушения связаны в человеческой психике с инстинктами любви и жизни. В то же время за безжалостной логикой Ваших умозаключений просматривается неутолимая страсть к вершинам этой логики - к освобождению человечества от войны... Я убеждён, что великие люди - те, чьи достижения, пусть в узкой области, ставят их выше собратьев, - в колоссальной степени вдохновляются теми же идеалами».

Сравнительно простенькие рисунки этой серии так или иначе касаются этих тем.

 

Приключения Дон Кихота в России >>>

Простота, предельная наивность, бескорыстие, трепетная любовь к даме и неудержимая отвага - вот качества идальго из Ламанчи, возможно, главного и по-своему единственного героя всей мировой литературы. Видимо не случайно возникло понятие обобщающее и всем понятное - донкихотство. Не знаю, о ком ещё так можно сказать. Похоже, нет страны, которая не желала бы, чтобы к ним этот ни с кем несравнимый чудак заглянул хоть ненадолго. Ибо целебное облако благородной его силы - явление отнюдь не выдуманное. Оно воистину готово и вдохновить, и исцелить. Но только людей чистой души. Ни в коем случае ни лицемеров, ни негодяев.

И вот тут-то я и сообразил: как было бы хорошо, если бы благородный идальго заехал к нам. И случилось мистическое событие. Стоял сентябрь 1996-го, я писал статью для сборника «Карл Поппер и современная Россия». Статья называлась «Бегство в свободу» - об извилистом пути исторической России. Заканчивая её, я вдруг осознал, что на разных краях Европы расположились две совершенно различных страны, одновременно в чём-то главном похожие, хотя одна под палящим солнцем, а вторая под снегом. Начнём с такого факта: русские пространства были захвачены на столетия татаро-монголами, а Испания - маврами. Освобождались обе страны долго и мучительно. Но набрали такую инерцию, что легко захватили огромные земли - испанцы за океаном, а русские Сибирь. Народную войну Наполеону объявили только две страны - Испания и Россия. Страшные гражданские войны ХХ века прошли тоже в них. И много ещё чего. Немедленно я вставил в статью новый кусок. И тут зазвонил телефон: «Вас беспокоят из испанского посольства. Приглашаем вас на вечер, посвящённый культурным связям   Испании и России». Я потерял дар речи, а потом всё же выдавил: «Я польщён и приду, но почему вы зовёте меня! Я не испанист, ни слова об Испании не написал». Юный женский голос ответил с восхитительной простотой: «Вы у меня в списке». Я понял, что говорю с секретаршей, допытываться бессмысленно. Забегая вперёд, сообщаю, что на самом вечере я тоже не смог выяснить, кто и зачем меня пригласил. Зато я познакомился там с испанскими историками, с великим нашим публицистом и писателем Юрием Карякиным (он вёл вечер) и его очаровательной женой Ириной Зориной (вот она как раз была испанисткой). Подружился я с ними сразу и навсегда. Одним из итогов оказалась совместная книга «Я - Гойя» (дневники великого испанца и наши комментарии). Тогда же я и начал серию своих рисунков о Доне.

Сохранилось, увы, не всё. Многое из этой серии я утерял. Найдётся ли хоть что-то? Не уверен. Но в любом случае, особенно если будет тепло встречено, цепочку сих рисунков хотелось бы продолжить. Ещё не всё об этом сказано в этом мире.

 

Эвтерпа >>>

Муза лирической поэзии объединила многих сочинителей стихов. Это не трудно понять, ибо лирика - ручей без краёв. Она почти всегда задумчива, нередко грустна или даже печальна, при этом вовсе не чурается радости и громкого веселья, но порою способна и на злую иронию, и на пылкую ярость, и даже на гнев. Мне нравится рисовать поэтов (подчеркну - любимых) - простым карандашом на бумаге. Пером или маркером. Для чего-то мне это нужно. Я не рассматриваю эти рисунки как произведения искусства. И масло, и холст мне тут не нужны. Тут иное.

В моменты рисования ты вступаешь с поэтом (писателем, философом) словно бы в невидимую связь, в какой-то душевный разговор. Словно беседуешь со старинным другом, который случайно тебя в твоём одиночестве навестил (на пролётке, на трамвае, а то и на машине времени).    И случается, хотя не часто это бывает, что глаза собеседника глядят на тебя как живые.   Это самый ценный миг в момент рисования. Как сделать глаза живыми? Мне эта тайна едва ли доступна. Полагаюсь на случай. Но всё же случается на секунду, когда поэт тебе будто бы тепло подмигивает: «Да, дружок, это я! Мы вправду общаемся. А то, что это на мгновение, не обессудь. Тут законы времени неумолимы».

Так ведь рисунок - это то самое и есть. Он останавливает время. На долю секунды. И одновременно навсегда. Любое другое искусство способно разворачиваться только во времени - музыка, танец, театр, художественное слово. И только рисунок и живопись вырваны из времени. Достаточно мгновенного взора, и мы уже понимаем - нравится ли нам картина или нет. Если привлекла, тогда можно и продлить общение с нею - рассматривать, изучать детали. И пытаться нащупать тайну - чем именно эта работа тебя тронула? Что там спрятано за слоями краски?

Но если вернуться к карандашному наброску, то прежде всего я смотрю на глаза изображённого персонажа. Где ещё найдёшь столь осмысленную, столь проявленную жизнь (если конечно она в этих глазах проснулась)?

 

Полигимния

Муза серьёзной музыки. Композиторы. В том числе и великие...

Да ведь это те же поэты, только на свой лад. Исторически тут вышло не просто. Музыка была всегда. Но на протяжении тысячелетий её считали простым ремеслом. И личное авторство не казалось тут важным ни в какой степени - был ли это пастушок со свирелью или трубач самого царя.

Мы помним множество имён поэтов античных времён.  Но сочинителей музыки мы не способны назвать ни одного. То же и в Средневековье, кроме, быть может, самого позднего.  Почему так вышло? Вопрос не столь уж прост. Хотя и невероятно интересен. Ибо речь идёт о великом и загадочном процессе - о появлении в культуре имён. То есть индивидуальностей. То есть авторов. Началось это в удивительный период почти одновременно по всей планете, примерно две с половиной тысячи лет назад. Карл Ясперс первым обратил внимание на поразительные три-четыре века и назвал это время осевым. Словно провернули невидимую ось, и в мире - от древнего Китая до Атлантических скал - появились ИМЕНА творцов. Да каких! Великие философы, великие поэты... Композиторы туда попали далеко не сразу.

Чем поэт отличается от прочих мастеров искусства? Платон ответил просто: лишь поэтам присуще божественное безумие. Расшифровалась метафора просто: поэты - это те, кому диктует само небо. Художники, архитекторы и прочие маляры-штукатуры оставались в стороне. Что уж тут говорить об умении владеть кифарой! Пусть это было высокое, но ремесло!

 Когда же божественное безумие признали у сочинителей музыки? Смешно, но лишь в 18 веке. Похоже, что началось это с Баха. Позже Александр Галич пропоёт проникновенно: «С добрым утром, Бах! - говорит Бог. - С добрым утром, Бог! - отвечает Бах».

Но как рванули сочинители музыки! Как проявились исполнители! За короткое историческое время они взлетели на вершины культуры, они заворожили человечество. На время они почти отодвинули всё остальное. Было время, когда имена Бетховена, Шопена, Шуберта, Чайковского звучали магически. Но к концу ушедшего века таких имён более не появлялось. Закономерный спад? Или временные колебания? Есть ли у культуры нашего века время проверить это?.

На этой выставке я представляю всего несколько простых рисунков. Длинная серия выглядела бы уныло. Тут лишь несколько личных моих симпатий. Но это та крохотная щелка, через которую можно, хотя и с немалым трудом, взглянуть на большой и загадочный океан.

 

Заметки путешественника >>>

Какие-либо слова к этой серии излишни. Здесь представлены лишь торопливые наброски, зарисовки, сделанные в тех или иных городах. Могу лишь высказать сожаление, что и ездил я мало, а рисовал ещё меньше. Как художник я не выезжал никогда. Как турист крайне редко. А поездки на всякие научные конференции не оставляли времени.   Ах, если б было время! Рисовать чужие города и приятно, и заманчиво. В разных городах и воздух разный, и свет, и танцевальные наклоны домов, и окна мигают по-разному, и крыши мрачны по-своему. У профессионала набита рука. У путешественника-любителя по-иному. В том дело, что из десяти рисунков хорошо если хоть один удастся. Поймать воздух и извивы проулков на бумаге с помощью карандаша или фломастера - задача таинственная. И не поймёшь толком, когда и почему это выходит.

Но жжение нарисовать хоть что-то не покидает. И надежда, что получится не оставляет.

 

Наброски

Всякая всячина -вот самое ёмкое определение этой серии. От края до края, от бреда до бреда.

 

Ящики >>>

Как всегда, вмешался случай. В начале 90-х я на время оказался хозяином большого подвала на Петровке. Я тут же перевёз туда свои краски, кисти, несколько неоконченных работ, из каких-то деревяшек сколотил мольберт и приступил к живописи.

Имеет смысл припомнить характер того времени. Почти сразу после провалившегося путча (обе решающие ночи, кстати, я провёл в грозной, а в последние часы ликующей толпе у Белого дома), в новой, свободной России я тут же оставил свою советскую должность - старшего научного сотрудника Института системных исследований. Зарплата у меня по советским меркам была весьма высокой, при этом занимался я вольными вещами - философскими вопросами кибернетики и глобальной экологии. Этажом ниже трудились, в числе прочих, такие люди, как завлаб Егор Гайдар, академик-экономист Станислав Шаталин (он первый получил прозвище Прораба Перестройки), математик Андрей Пионтковский, нобелевский лауреат Леонид Канторович...  Обстановка была не худшей. Между прочим, уже в начале века нынешнего в одной из своих книг «философ» Александр Дугин написал, что Институт системных исследований, где бессменным директором был академик Джермен Гвишиани (зять Косыгина), был создан ЦРУ специально для развала Советского Союза.  Похвала забавная, ничего не скажешь, однако же на деле атмосфера в институте была затхлой, вполне советской, и я его без сожаления покинул, оказавшись на свободе, хотя и без денег. Но свободное творчество влекло меня больше.

Подвал на Петровке состоял из анфилады помещений, тёмных, сырых и мрачных. Но были места посуше, где горел свет. Там я и устроился. Добрая половина комнат была завалена старой канцелярской мебелью, это была свалка для находящегося рядом министерства. По большей части это были письменные столы мелких клерков, однотумбовые, три ящика в тумбе. Денег на новые холсты у меня не было, и как-то инстинктивно я вытащил один из ящиков на свет. Он оказался сухим и чистым, дно из оргалита, стенки из фанеры, и я вдруг понял, что это отличный материл для рисования. Писать по фанере и оргалиту мне уже приходилось. Но ящик!! Он открывал новые возможности пространственного решения - основная композиция на дне, но далее выходишь красками на высокие стенки и даже дальше, вплоть до «спины» ящика. Я попробовал и увлёкся. Пейзажи, портреты, абстрактные композиции... Получалось выразительно. Заглядывавшие изредка друзья откровенно поражались. Ничего подобного прежде они не видали. Особенно если выставить расписанные ящики вдоль длинного стола.  Число разнообразных поделок (с элементам инсталляции, когда я вклеивал в ящики различные предметы и даже бутылки) росло, и я уже возмечтал о законченной серии «40 ящиков». Число «сорок» мне казалось магическим. На этом я думал остановиться. Но тут у подвала оказались новые владельца, решившие превратить его в склад для своего магазина. И мне пришлось спешно подвал покинуть. При перевозе часть ящиков была украдена (видимо, наиболее броских), как и немалая часть картин. Я в течение жизни немало раздаривал картин, но крали у меня ещё больше. Я не слишком переживал, бормоча при этом: коли украли, значит вещь чего-то стоит. Но некоторые, особо удавшиеся мне работы, застряли в памяти как ноющие занозы. А повторить - не реально.

Впрочем, я доволен, что сохранилось хоть что-то. Скажем, 15 ящиков из написанных примерно 35-ти. Остановлюсь на одном из сохранившихся. Это синий человек (условный автопортрет), засаженный в ящик (почти как в тюрьму), но пытающийся хотя бы руками выбраться вовне. Удивительным образом ему это удаётся, кисти рук обнимают ящик сзади. Человек оказался одновременно и внутри, и снаружи. Потом я догадался, что это - художественная игра с многомерным пространством (типа трёхмерного листа Мёбиуса). По ассоциации вспомнился замечательный эпизод из Булгакова: Маргарита, приглашённая на бал Сатаны, входит в обычную московскую квартиру и видит огромные залы, уходящие в даль пространства. «Как это возможно?», шепчет она. «Тому, кто знаком с 5-м измерением, - с улыбкой объясняет оказавшийся рядом Коровьев, - это не покажется странным».

А ещё позже я сообразил, как можно оценить мой эксперимент с канцелярскими ящиками: расписанные ящики - это победа творчества над унылым канцеляритом.

 

 

Серия Буквы старше мира >>>

Серия Натюрморты >>>

Серия  Пейзажи >>>

Серия Портреты >>>

Серия Путь небесный >>>

КНИГИ :